Anatolij Vorob’ëv è giornalista, originario di Svjatsk (zona morta). In questo villaggio vivevano i suoi genitori, lui stesso vi è nato. Per lunghi anni – fino al 2003 – abitò con la moglie nella casa dei suoi genitori, lavorava la terra, coltivava l’orto. Arrivavano ogni anno per l’estate e l’autunno. Spesso si trattenevano fino ai primi geli, e poi tornavano a Mosca. In seguito si fermava a Novozybkov, a casa dei miei genitori, con i quali manteneva dei rapporti d’amicizia.
Viktorija Černous
(eko-club “Pianeta verde”, Novozybkov)
Анатолий Воробьёв – журналист, выходец из села Святск. В этом месте жили его родители, родился сам. Долгие годы – до 2003 года – жил с женой в доме своих родителей, обрабатывал землю, сажал грядки. Приезжали они на период лето-осень ежегодно. Часто задерживался до холодов, а затем уезжал в Москву. Позднее останавливался в доме моих родителей, с которыми поддерживает отношения, в Новозыбкове.
Виктория Черноус
(эко-клуб “Зелёная планета”, Новозыбков)
 |
| Берёзы в Святске - Betulle di Svjatsk (foto: S.F.) |
ОТКАТ
Тысячи переселенцев возвращаются самоселами в свои края, убитые радиацией после 26 апреля 1986 года.
Много лет в покинутом жителями белорусском селе Старое Закружье светилась по ночам - из моего пограничного русского села Святск хорошо было видно! - одна на всю округу лампочка над хатой, куда возвратилась жить одинокая старушка Домна Алексеевна Музыкина. Бабка Домна держала крохотный, только для себя, огородик, который то и дело подвергался набегам кабанов. Ходила в соседний лес по дрова и туда же, к роднику, - за водой: ни одного “живого” колодца в селе не осталось. Раз в неделю к Домне заворачивала автолавка, привозила кое-что из продуктов, и раз в месяц собес доставлял ей пенсию, которую у нее потом нередко отбирали грабители.
Так она тут и куковала, чтобы дожить свой век на родной стороне.
Сколько же таких, как бабка Домна, кого в свое время эвакуировали или просто отселили из зоны радиационного загрязнения в безопасные для жизни края, но кто, прожив там год-другой, махнул рукой на все запреты и опасности и тайком вернулся жить в свои убитые Чернобылем селения!
Первых самоселов я встретил случайно несколько лет назад в селе Савич Брагинского района Гомельской области. Среди царящего там запустения вдруг вижу: сидят на лавочке перед домом три старушки и, как ни в чем не бывало, толкуют о чем-то.
- Слава Богу, пока живы! - отвечает за всех Анастасия Михайловна Шуруб. - Вот сидим, вечеруем.
Да, с ними не соскучишься: кругом радиация, а они сидят себе тут - вечеруют.
Ладно старушки, оправдать их нельзя, но как-то понять еще можно. В самом деле, легко ли человеку на старости лет менять свои житейские привязанности, привыкать к новым местам обитания?! Да с одной только тоски по родным деревням, оставленным в зоне бедствия, можно раньше времени Богу душу отдать. А вот как понять, когда возвращаются в зону семьи молодые, с детьми, кому тут жить крайне опасно? В тех же Савичах я встретил молодого электрика Александра Гавриленко, он, как выясняется, почти два года прожил в Буда-Кошелевском районе, но так и не прижился.
- Там все не так, - говорит он. - Поселок для переселенцев построили в таком месте, где ни леса поблизости, ни речки. За дровами надо ехать в другой район... Да это разве жизнь? А тут, в Савичах, и лес под боком, и речка рядом - все, что душе угодно.
- Душе все это, может, и угодно, - рассуждаю я вслух, - а о детях своих ты хоть подумал?
- Да разве я один тут такой! Вон, на том краю села тоже семьи с детьми живут.
Тоже нашел оправдание!
Можно понять и положение властей: тут не знаешь, как поскорей переселять других в чистые районы, а эти, кого уже давно отселили, сами лезут назад, в радиацию. Потому они штрафуют самоселов, потому грозятся силой вернуть их на новые места проживания, что хотят, так я полагаю, отбить охоту у тех, кто только еще помышляет
о возвращении. И в то же время эти самые власти тайком – чтобы не афишировать! - направляют в селения, где объявились самоселы, автолавки с продуктами первой необходимости, чтобы хоть как-то скрасить им горькое житье-бытье, на которое они сами себя обрекли. Вот какая круговерть получается: и самоселам несладко от такой
жизни, и властям от них, в общем, одна головная боль.
Проще всего, наверное, было бы объяснить появление самоселов ностальгией. Но не только она движет ими. Причину своего возвращения на родимые пепелища сами самоселы объясняют примерно одинаково: там, куда их переселили, все не так. В случае с савичским пареньком мы уже знаем, это самое “не так” означает, что место под поселок для переселенцев выбрано совсем никудышное. В других случаях
под этим “не так” подразумевается отсутствие на новых местах обитания больниц, школ, детсадов, магазинов и т.д. - короче, всего того, что обеспечивает людям более или менее сносное существование.
Хорошо, переселенцу повезет, и он окажется там, где есть добротное жилье, а новый поселок привязан к существующей инфраструктуре.
Вот как, к примеру, в селе Красный Рог Брянской области или в селе Жгунь Гомельской области. В таких местах переселенцы и выглядят-то по-иному: крепче, бодрее, что ли. В той же Жгуни, я сужу по разговорам с людьми, никто не сидит без работы: кто трудится на ферме, кто - в поле. Каждый обзавелся личным хозяйством: держит корову, а кто и две, не считая другой живности. По всему чувствуется: прирастают люди к новому месту. Даже разговоры с ними о житье-бытье совсем иные - нет в них той безысходности, какой обычно веет от встреч с переселенцами в других краях. Конечно, и здесь, в Жгуни, люди до сих пор еще тоскуют по своим родным деревням, которые они вынуждены были оставить навсегда. Бывает, соберутся вечерком всей семьей и подолгу рассматривают старые фотографии, запечатлевшие милые их сердцу места. Рассматривают и плачут…
- Ну, хоть бы на секундочку туда! - зоотехник Татьяна Полюхович имеет в виду свою деревню Пирки, что в 30-километровой зоне Чернобыля и откуда жителей эвакуировали вскорости после катастрофы. – Только бы взглянуть на родной дом - и тут же обратно...
Как бы ни донимала переселенцев ностальгия, бежать в свои Пирки, судя по настроению, никто не думает. Ну, если, может, на секундочку...
... А вот одиннадцать молодых семей, проживших год с небольшим в поселке Ерыши Духовщинского района Смоленской области, вернулись в родное село Увелье Красногорского района Брянской области, которое по радиационному фактору (плотность загрязнения свыше 40 кюри/кв. км) отнесено к зоне обязательного отселения.
- Картошка в Ерышах не родит, - объясняет мне первопричину своего возвращения механизатор Владимир Шлома. - А раз она не родит, то ни о каком личном хозяйстве говорить не приходится.
Слов нет, личное хозяйство во все времена играло в жизни крестьянина важную роль, а теперь, когда заработки в колхозах и совхозах - так, одни крохи, да и тех люди годами не получают, роль его стала решающей. Поначалу переселенцы нанимали большие машины и по осени отправлялись за картошкой в свое Увелье на родительские огороды - тем, что привозили, и перебивались. Когда же удовольствие
ездить за 500 километров по картошку стало не по карману, тогда эти одиннадцать семей (48 душ) как-то разом снялись с места и подались назад. Каждая при том со своей коровой.
Можно представить, каково это брянскому крестьянину, который раньше в любой год накапывал со своих, на песках да на супесях, огородов столько картошки, что хватало и для себя, и для скотины и еще тонна-другая на продажу оставалась, вдруг оказаться в таких краях, где эта самая картошка вовсе не родит. Да это же для него,
считай, катастрофа!
- Места там сильно болотистые - от воды никакого спасения нет, - объясняли увельские самоселы. - В огородах вода, в подвалах вода, в подполе вода. От постоянной сырости в жилищах многие стали болеть бронхами...
Слушаю я самоселов и вот что думаю: это разве не преступление - взять и построить поселок прямо на болоте и уже одним этим обречь людей на прозябание?
К перестройке своего уклада жизни применительно к природным условиям в Ерышах увельские переселенцы оказались явно не готовы. Да и сделать это вряд ли возможно: для них такое было бы все равно, что заново учиться ходить по земле. Так что причина возвращения в Увелье не столько экономическая - она в большей мере психологическая.
Ладно, вернулись так вернулись. Но хоть как-то этим шагом увельские самоселы решили свои житейские проблемы? Прямого ответа на вопрос я от них так и не получил. А сами меж собой, как мне удалось выведать, поговаривают: зря мы, мол, вернулись назад - можно было бы жить и там, в Ерышах. Год на год не приходится - вот пишут же из Ерышей оставшиеся там четыре увельские семьи, что прошлое лето выдалось сухое, картофель уродил добрый.
Мечутся люди, ища пристанища для себя, нигде его пока не могут найти.
- Рано или поздно, а, видимо, придется нам перебираться куда-нибудь в чистые края, - считает Владимир Шлома. - Не морить же нам своих детей тут в радиации!
А дети между тем болеют, и болеют главным образом из-за радиации: у некоторых обнаружены предраковые опухоли щитовидной железы, заболевания кроветворной системы...
- А в Доманичи, где для увельцев жилье строят, вы не думали перебраться?
- Нет, в Доманичи мы не поедем, - отвечает Владимир и горько усмехается: - Да вы хоть видели, что такое Доманичи?!
Молчу, что видел, думаю, пусть человек сам решает, куда ему лучше выехать. А то еще насоветую что не так!
Поселок Доманичи в Почепском районе Брянской области, о котором я только что заикнулся, мог бы послужить примером, как нельзя вести переселение пострадавших. Понаставили в чистом поле “коробок”, как называют дома для переселенцев, - живите тут, мол, как хотите. Ни школы. Ни медпункта. Ни детсада... Нет даже, где людям работать.
Носится теперь народ по всему району в поисках хоть какого-нибудь заработка. Вот такое, оказывается, оно, переселенческое счастье! По части необустроенности на равных с Доманичами могут спорить десятки поселков, возведенных в так называемых чистых районах Брянщины для чернобыльских переселенцев.
К примеру, поселок Никольская Слобода в Жуковском районе. Когда он еще только строился, уже был, как мне помнится, объявлен образцово-показательным. Так в чем же, интересно, выразилась его образцовость? К тому моменту, когда туда перебрались пострадавшие из красногорского села Заборье, в поселке тоже не оказалось ни школы, ни больницы, ни детсада, ни почты... - короче, никакой инфраструктуры. Как не оказалось и производственной базы, где переселенцы могли бы приложить руки, чтобы заработать на жизнь. Как результат - в поселке сейчас безработица, нищета, отчаяние. В общем, не потянул он на образцово-показательный.
Когда сводишь вот такие примеры вместе, первое, что приходит на ум, - сколько же, Боже мой, мы, оказывается, в свое время наломали дров с переселением жителей пострадавших районов на чистые территории! В спешке, не подумав как следует (ведь не бревно же с одной стороны улицы на другую перекатываем – живого человека с родного места на чужое пересаживаем!), не подготовив все условия для перемещения больших масс пострадавших, вытолкнули людей из зоны бедствия в места, для жизни совсем не приспособленные, и бросили их там снова выживать - теперь уже в условиях полной социальной необустроенности. В чистых районах, по сути, образовалась своя зона отчуждения - отчуждения переселенцев от элементарных условий существования. Нечто вроде резервации.
Вот такая, с позволения сказать, политика переселения (не важно куда - лишь бы в чистые районы!) мало того, что обрекла тысячи и тысячи пострадавших на новые тяготы, лишения, страдания, она в конце концов еще и спровоцировала массовый откат переселенцев в зону бедствия. С печальной памяти 1986 года самый пострадавший от Чернобыля Красногорский район Брянщины покинули - кто в рамках организованного отселения, кто самостоятельно - 20 тысяч жителей, половина из них за это время вернулась обратно, в брошенные ими когда-то родные деревни и села. А сколько вернулось в другие районы!
... Недавно я снова побывал в тех самых Савичах, где когда-то встретился с первыми самоселами. Сейчас в селе обитают около 130 человек, в основном пенсионеры. Власти, которые раньше только и думали, как бы выкурить самоселов, похоже, смирились. К тому же Министерство юстиции Белоруссии вступилось за них: силой нельзя, говорит оно, выгонять человека из зоны - это будет нарушением его прав, каждый волен выбирать, где ему лучше. Так что власти теперь сами помогают самоселам обустроить быт в тех селениях, где они осели. В селе есть магазин, открыт медпункт, действует почта... Недавно здесь пробурили артезианскую скважину.
Хорошо уже то, так я теперь думаю, что самоселов здесь много и все они свои, савичские. Какая-никакая да все ж общность, в которой человеку легче выжить в наше совсем непростое время. А каково вот таким, как та бабка Домна, старикам и старушкам, что одинокими самоселами доживают свой век в обезлюдевших родных селениях, открытых всем бедам и напастям?! Кто пособит им в нелегких житейских делах? Кого кликнут они себе на помощь в минуту опасности? Кругом - ни души!
Власти не раз уговаривали Домну от греха подальше переехать жить в районный городок Ветку и квартирку ей там со всеми удобствами предлагали - отказалась. Отказалась переезжать и в дом престарелых.
- Я уж как-нибудь доживу свой век в родном куточке.
... Уже год, как не светит больше по ночам та, одна на всю округу лампочка над хатой бабки Домны в пустом белорусском селе Старое Закружье. То ли лампочка перегорела, то ли догорела Домнина жизнь?
Анатолий Воробьёв
26 апреля 2003,
Брянская и Гомельская области
IL RItorno
Migliaia di trasferiti ritornano come “autocoloni” nelle loro terre, uccise dalle radiazioni dopo il 26 aprile del 1986.
Per molti anni nel villaggio bielorusso di Staroe Zakruž’e, abbandonato dai suoi abitanti, di notte restava accesa – dal mio villaggio russo confinante di Svjatsk la si vedeva bene! – l’unica lampadina del circondario sopra la casetta di legno dov’era tornata a vivere, da sola, la vecchietta Domna Alekseevna Muzykina. La vecchia Domna teneva un minuscolo orticello, per la sua sussistenza, che subiva continuamente le incursioni dei cinghiali. Andava a far legna nel bosco vicino e, sempre lì, alla fonte a prendere l’acqua: non era infatti rimasto neanche un pozzo “vivo” nel villaggio. Una volta alla settimana faceva un salto il negozio mobile, le portava qualche prodotto alimentare, e una volta al mese l’assicurazione sociale le faceva recapitare la pensione, che non di rado le veniva poi portata via dai saccheggiatori.
Così lei passava il tempo, aspettando di concludere la vita sul suolo natio.
E quanti ce ne sono di coloro che, come la vecchia Domna, a suo tempo furono evacuati o semplicemente trasferiti dalla zona contaminata dalle radiazioni in altre terre prive di pericolo per la vita, ma che, dopo averci vissuto un anno o due, nonostante tutti i divieti e i pericoli tornarono di nascosto a vivere nei loro villaggi uccisi da Cernobyl!
Nei primi “autocoloni” m’imbattei per caso alcuni anni fa nel villaggio di Saviči, nella provincia di Bragin della regione di Gomel’. Tra la desolazione che vi regnava tutto d’un tratto vedo tre vecchiette sedute su una panchina davanti a una casa che, come se niente fosse, parlano di qualcosa.
– Grazie a Dio, siamo ancora vive! – risponde per tutte Anastasija Michajlovna Šurub. – Sediamo, passiamo la serata.
Con loro non c’è certo da annoiarsi: tutto intorno è radioattivo, e loro se la siedono – passano la serata.
D’accordo per le vecchiette, non le si deve giustificare, ma in qualche modo le si può ancora capire. Perché in effetti, a pensarci, è forse facile per una persona avanti negli anni cambiare d’un tratto tutte le abitudini quotidiane, abituarsi ai nuovi luoghi di residenza?! Anche per la sola nostalgia dei villaggi natii, lasciati nella zona del disastro, si può rendere l’anima a Dio prima del tempo. Come comprendere, invece, quando a tornare nella zona sono giovani famiglie, con bambini, per i quali vivere qui è estremamente pericoloso? In quello stesso villaggio di Saviči ho incontrato il giovane elettricista Aleksandr Gavrilenko, il quale, come è venuto fuori, ha vissuto quasi due anni in provincia di Buda-Košelëvo, senza però essere riuscito ad ambientarcisi.
– Là non va bene niente, – dice lui. – Il villaggio per i trasferiti l’hanno costruito in un luogo dove nelle vicinanze non ci sono né il bosco né il ruscello. Per fare legna bisogna andare in un’altra provincia… È forse vita quella? Invece qui, a Saviči, e il bosco è a portata di mano, e il ruscello è vicino… Tutto quello che l’anima desidera.
– L’anima può anche desiderarlo, – ragiono ad alta voce, – ma ai tuoi figli almeno ci hai pensato?
– Non sono mica il solo io qui! La, da quell’altra parte del villaggio, vivono delle altre famiglie con bambini.
Pure lui si è trovato una giustificazione!
Si può comprendere anche la posizione delle autorità: ti fai in quattro per trasferire gli altri nelle province non contaminate, e questi, che erano stati trasferiti da tempo, ti tornano indietro da soli, nelle radiazioni. Per questo multano gli “autocoloni”, li minacciano di rispedirli con la forza nei nuovi luoghi di residenza, perché vogliono, io ritengo, far passare la voglia a tutti quegli altri che stanno anche loro meditando forse di ritornare. Ma allo stesso tempo le autorità di nascosto – per non divulgare la cosa! – mandano nei villaggi dove sono comparsi gli “autocoloni” i negozi mobili con i prodotti di prima necessità per alleviare almeno un po’ l’amara esistenza a cui loro stessi si sono condannati. Ne viene fuori una situazione quantomeno bizzarra: gli “autocoloni” non son affatto contenti di questa vita, e le autorità a causa loro non fanno che ricavarne giramenti di testa.
La cosa più semplice sarebbe probabilmente quella di spiegare la comparsa degli “autocoloni” con la nostalgia. Ma non è solo questa a spingerli. La causa del ritorno ai focolari natii gli stessi “autocoloni” la spiegano tutti più o meno allo stesso modo: là dove ci hanno trasferiti non va bene niente. Nel caso del ragazzo di Saviči già sappiamo che il “non va bene” significa che per il villaggio dei trasferiti è stato scelto un luogo pessimo. In altri casi dietro il “non va bene” si sottintende la mancanza nei nuovi luoghi di residenza di ospedali, scuole, asili, negozi ecc. – in breve, di tutto quello che crea le condizioni necessarie per un’esistenza più o meno accettabile.
Mettiamo però anche il caso che la persona trasferita sia fortunata e finisca in un posto con abitazioni di buona qualità, e che il nuovo villaggio sia collegato alle infrastrutture esistenti.
Ad esempio, nel villaggio di Krasnyj Rog della regione di Brjansk o in quello di Žgun’ della regione di Gomel’. In questi luoghi i trasferiti hanno tutto un altro aspetto: sono più sicuri, più energici. A Žgun’ lo deduco dalle conversazioni con la gente, nessuno sta in ozio senza occupazione: chi lavora alla fattoria, chi nei campi. Tutti hanno messo su una fattoria familiare: chi una mucca, chi due, senza contare gli animali più piccoli. Un po’ da tutto si ha la sensazione che qui la gente attecchisca al nuovo paese. Anche i discorsi sulla vita quotidiana con loro sono di tutt’altro genere: in essi non c’è quella desolazione che di solito si percepisce incontrandosi con le persone trasferite in altre zone. Certo, anche qui a Žgun’ la gente prova tuttora nostalgia per i propri villaggi natii che sono stati costretti a lasciare per sempre. Capita di riunirsi la sera con tutta la famiglia e di guardare a lungo le vecchie fotografie sulle quali sono impressi i luoghi tanto cari al cuore. Le guardano e piangono…
– Ecco, potessi tornare là anche per un secondo! – Tat’jana Pljuchovič, zootecnico, ha in mente il suo villaggio di Pirki, che si trova nella zona dei 30 chilometri intorno a Cernobyl e da dove gli abitanti furono evacuati immediatamente dopo la catastrofe. – Solo per gettare uno sguardo alla mia casa, e tornare subito indietro…
Per quanto sia struggente la nostalgia dei trasferiti, a correre nella propria Pirki, a giudicare dall’umore, nessuno s’affretta. Be’, forse per un solo secondo…
… Al contrario, undici giovani famiglie che hanno vissuto poco più di un anno nel villaggio di Eryši in provincia di Duchovščina (regione di Smolensk) hanno fatto ritorno nel villaggio natio di Uvel’e in provincia di Krasnaja Gora (regione di Brjansk), che per livello di radioattività – densità di contaminazione superiore ai 40 Cu/km² – appartiene alla zona di trasferimento obbligatorio.
– A Eryši non crescono le patate, – mi spiega la causa prima del suo ritorno il meccanico agricolo Vladimir Šloma. – E se non crescono le patate, di quale fattoria familiare si può mai parlare…
C’è poco da dire, la fattoria domestica in tutte le epoche ha giocato nella vita dei contadini un ruolo fondamentale, e adesso che le paghe nei kolchoz e nei sovchoz non sono che briciole, senza contare che a volte per anni la gente non le vede neanche, il suo ruolo è diventato decisivo. Nei primi tempi i trasferiti noleggiavano dei grossi camion e in autunno andavano a raccogliere le patate nella loro Uvel’e negli orti dei genitori, e con quelle che riuscivano a trasportare vivevano a stento. Quando però il piacere di andare a prendere le patate a 500 chilometri non se lo poterono più permettere, allora queste undici famiglie (48 anime) un giorno, come per accordo, partirono tutte insieme da Eryši per tornare nel luogo da dove erano venuti. Ognuna con la propria mucca.
Ci si può immaginare cosa voglia dire per un contadino di Brjansk – che prima ogni anno tirava su dai suoi vari orti, in terreni arenosi e sabbiosi, tante patate che gli bastavano per sé, per le bestie e ne rimanevano anche una o due tonnellate per la vendita – andare a finire tutto d’un tratto in delle terre dove quelle stesse patate non crescono affatto. Per lui la si può ben considerare una catastrofe!
– Quei luoghi sono molto paludosi, l’acqua non ti dà scampo, – spiegavano gli “autocoloni” di Uvel’e. – Negli orti c’è acqua, nelle cantine c’è acqua, nei seminterrati c’è acqua. A causa della continua umidità nelle abitazioni molti hanno cominciato ad ammalarsi di bronchite…
Ascolto gli “autocoloni” ed ecco cosa mi viene da pensare: non è forse un crimine, prendere e costruire un villaggio proprio sulla palude e già solo con questo condannare la gente a una vita miserabile?
A riorganizzare il proprio regime di vita in conformità alle condizioni naturali di Eryši i trasferiti di Uvel’e, com’è si è dimostrato, non erano chiaramente pronti. E difficilmente questo sarebbe stato possibile: per loro sarebbe stato lo stesso che non imparare ex novo a camminare sulla terra. Dunque la causa del loro ritorno a Uvel’e non è tanto economica, ma in buona misura psicologica.
Sta bene, tornati son tornati. Ma con questo passo gli “autocoloni” di Uvel’e hanno almeno risolto i loro problemi quotidiani? Risposte dirette loro non me ne hanno date. Tuttavia parlando tra di loro, come ho potuto appurare, pare che mormorino: ecco, in effetti, abbiamo fatto male a tornare indietro – si sarebbe potuto vivere anche là, a Eryši. Ogni anno è diverso – e le quattro famiglie di Uvel’e che sono rimaste là scrivono da Eryši che l’estate scorsa è stata secca, le patate sono venute su bene.
Corrono da un luogo all’altro, cercando un rifugio, ma per ora non sono riusciti a trovarlo da nessuna parte.
– Presto o tardi, è evidente che ci toccherà trasferirci da qualche parte nelle zone non contaminate, – ritiene Vladimir Šloma. – Non possiamo certo far morire i nostri bambini qui in mezzo alle radiazioni!
Nel frattempo i bambini si ammalano, e si ammalano principalmente per le radiazioni: ad alcuni sono stati trovati tumori precancerosi alla tiroide, malattie del sistema ematopeico…
– E a Domaniči, dove costruiscono abitazioni per quelli di Uvel’e, voi non avete pensato di trasferirvi?
– No, a Domaniči non ci andiamo, – risponde Vladimir e sorride con amarezza: – Ma lei almeno l’ha visto che cos’è Domaniči?!
Taccio di quello che ho visto, penso: che decida da solo dove sia meglio trasferirsi. Se no finirò anche con il dargli cattivi consigli!
Il villaggio di Domaniči – in provincia di Počep della regione di Brjansk – che ho appena menzionato potrebbe servire da esempio di come non si debba svolgere il trasferimento delle vittime di Cernobyl. Collocano in un campo vuoto delle “scatole”, come vengono chiamate le case per i nuovi arrivati, e poi ti dicono: vivete qui come volete. Né scuola. Né punto medico. Né asilo… Nemmeno un posto dove lavorare.
Ora la gente corre in giro per tutta la provincia in cerca di un lavoro qualsiasi. Eccola, la felicità dei trasferiti! In merito alla mancanza di comodità e servizi, alla pari di Domaniči possono concorrere decine di villaggi edificati per i cernobyliani da trasferire nelle cosiddette province “pulite” della regione di Brjansk.
Per esempio, il villaggio di Nikol’skaja Sloboda in provincia di Žukovka. Mentre era ancora in costruzione, se non ricordo male, era già stato decantato come modello esemplare. Non è molto chiaro però in cosa avrebbe dovuto esprimersi la sua esemplarità? Quando arrivarono le prime persone trasferite da Zabor’e in provincia di Krasnaja Gora, anche qui non c’erano né la scuola, né l’ospedale, né l’asilo, né la posta… insomma, nessuna infrastruttura. E nemmeno una base produttiva dove i nuovi arrivati potessero mettere le mani per guadagnarsi da vivere. Il risultato è che adesso nel villaggio ci sono disoccupazione, miseria, disperazione. Non si è propriamente dimostrato un modello esemplare.
Nel riportare esempi di questo tipo, la prima cosa che viene in mente è, ma Dio mio, quanti pasticci facemmo in quegli anni con il trasferimento degli abitanti delle province contaminate nei territori puliti! In furia e fretta, senz’aver pensato bene le cose (perché non si trattava di portare una trave di legno da una parte all’altra della strada, ma di trasferire persone vive dal luogo natio in un altro a loro estraneo!), senza aver predisposto tutte le condizioni per il trasferimento d’intere masse di vittime di Cernobyl, spingemmo fuori la gente dalla zona del disastro per trasferirla in luoghi assolutamente non attrezzati per viverci, e li scaricammo lì, di nuovo a cercare di sopravvivere, ma ora in condizioni di totale mancanza di comodità di servizi sociali. Nelle province non contaminate, in sostanza, si è andata formando una nuova particolare zona d’interdizione – l’interdizione dei nuovi trasferiti dalle più elementari condizioni di sussistenza. Una sorta di riserva.
Eccola, con licenza parlando, la politica del trasferimento (con lo slogan: “trasferirsi in zona pulita, non importa dove!”): non solo ha condannato migliaia e migliaia di persone a nuove pene, privazioni, sofferenze, ma in fin dei conti ha anche provocato il ritorno di massa nella zona di calamità radioattiva di coloro che erano stati trasferiti.
Dal 1986, anno di triste memoria, la più colpita da Cernobyl tra le province della regione di Brjansk, quella di Krasnaja Gora, è stata abbandonata da 20 mila abitanti – chi nell’ambito del trasferimento organizzato, chi in modo autonomo –, la metà dei quali in quest’arco di tempo è tornata indietro, nei villaggi natii che un tempo aveva abbandonato. E quanti ne sono tornati nelle altre province!
… Di recente sono stato di nuovo a Saviči, dove un tempo avevo incontrato i primi “autocoloni”. Adesso nel villaggio vivono circa 130 persone, per lo più pensionati. Le autorità locali, che in precedenza non facevano altro che pensare a come scacciare gli “autocoloni”, a quanto pare si sono rassegnate. Inoltre il ministero della Giustizia della Bielorussia è intervenuto a loro favore: con la forza, dice il ministero, non si possono mandar via le persone dalla zona, questo sarebbe una violazione dei loro diritti, ognuno è libero di scegliere dove sia meglio stare. Tanto che ora sono le stesse autorità ad aiutare gli “autocoloni” a organizzare la vita quotidiana in quei villaggi dove si sono stabiliti. A Saviči, adesso, c’è un negozio, è stato aperto il punto medico, funziona la posta… Di recente hanno trivellato un pozzo artesiano.
Ed è un bene, così la penso ora, che qui di “autocoloni” ce ne siano molti e che siano tutti del posto, di Saviči. Non sarà il massimo, ma si tratta pur sempre di una comunità in cui per la gente è meno dura sopravvivere di questi tempi assai complessi. Ma che ne è di quelle persone anziane, come la vecchia Domna, le quali, come solitari “autocoloni”, passano gli ultimi anni della loro vita nei villaggi natii abbandonati, esposti a tutte le sciagure e avversità?! Chi li assiste nelle loro pesanti faccende quotidiane? Chi accorrerà loro in aiuto nel momento del pericolo? Tutt’attorno non c’è un’anima!
Le autorità hanno tentato più volte di convincere Domna a desistere dal suo peccato e a trasferirsi a vivere nella cittadina di Vetka, il capoluogo di provincia; le hanno anche proposto un appartamento con tutte le comodità – ma lei ha rifiutato. Ha rifiutato anche di andare all’ospizio.
– In qualche maniera finirò i miei giorni nel mio angolino natio.
… È ormai un anno che la notte non fa più luce quell’unica lampadina di tutto il circondario sopra la casetta di legno della vecchia Domna nel villaggio bielorusso deserto di Staroe Zakruž’e. Forse si è fulminata la lampadina, oppure è la vita di Domna a essersi spenta?
Anatolij Vorob’ëv
26 aprile 2003
Regioni di Brjansk e di Gomel’
Traduzione: S.F.
